Михаил Майзульс — историк-медиевист, переводчик с французского, выпускник РГГУ и Высшей школы социальных исследований (Париж), лауреат премии «Просветитель», сотрудник Центра визуальных исследований Средневековья и Нового времени РГГУ.
Бывают истории, в которых ты сразу знаешь финал, и ведешь слушателя к нему. А бывают другие, где финал открыт, точного ответа нет, и ты предлагаешь вместе о нем поразмыслить. Сегодняшнее арт-расследование — как раз такой случай.
На тысячах изображений Рождества и Поклонения волхвов рядом с Иисусом, который появился на свет в хлеву, стоят вол и осел.
Добрые животные, согревающие младенца своим дыханием. Мы все их помним.
Однако в евангельских рассказах о Святом семействе их не найти. Они попали в традицию из апокрифов, а те, вероятно, опирались на строки из ветхозаветной книги Пророка Исайи (1:3): «Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает [Меня], народ Мой не разумеет».
По крайней мере, с III в. христианские богословы стали интерпретировать эти слова как указание на грядущее рождество Мессии. Постепенно представление о том, что Христос родился в хлеву рядом с волом и ослом, закрепилось в предании и в иконографии.
Среди Поклонений волхвов, написанных в позднее Средневековье, есть одно в котором все, вроде бы, как на других версиях этого сюжета, но на поверку совсем иначе. Нетрудно догадаться, что написал его Иероним Босх.
Как и его предшественники, он поместил в центр сцены хижину. Это хлев, где родился Спаситель.
Но внутри мы видим не Святое семейство, а неких людей со зловеще-темными лицами. В дверях стоит странный персонаж в красном плаще на голое тело. По самым правдоподобным версиям, это царь Ирод Великий или Антихрист — дьявольский антипод Христа. Его присутствие тут говорит о том, что мир, в котором родился богочеловек, полон зла и ему враждебен.
Справа виден низкий проем. И внутри в темноте стоит симпатичный осел. Он то ли глядит на Иисуса, то ли, как подразумевается, его не видит, поскольку утыкается мордой в изогнутую подпорку, на которой лежит крыша хижины.
Историки нередко утверждали, что Босх, вопреки традиции, оставил эту сцену без вола, но это ошибка. Вол изображен в глубине за ослом — просто со временем пигмент потемнел так сильно, что второй обитатель хлева стал почти неразличим. Все звери на месте, хотя один из них не виден.
Настоящий вопрос в другом — о чем они говорят? Джозеф Кернер и Дебра Стриклэнд — замечательные исследователи Босха и образов инаковости в позднесредневековых изображениях, — предположили, что Босх поместил морду осла напротив божественного младенца, чтобы усилить полемический посыл сцены.
По версии Кернера, печальный профиль этого зверя должен был напомнить о крючковатых носах, с какими на исходе Средневековья нередко изображали евреев.
И осел не случайно изображен на одном уровне с двумя серолицыми пастухами, которые через дырку в стене тоже разглядывают младенца. Все они якобы представлены Босхом как враги Христа и христианства.
Осел как антииудейский выпад? Что за нелепые построения? На первый взгляд, от них хочется отмахнуться, тем более что и Кернер, и Стриклэнд ошибочно полагали, будто Босх, обличая мир иноверия, изобразил в хижине одного осла, и что такую иконографическую аномалию требуется объяснить.
Теперь мы знаем, что вол там тоже есть, просто, увы, почти не виден.
Но исследователи, безусловно, правы в главном: в Средние века эти два животных действительно часто использовались в религиозной полемике. Давайте разберемся, как?
В сочинениях богословов и проповедников, склонных придавать символическое значение каждой детали священной истории, вол и осел тоже служили прославлению Христа или обличению его недругов-иноверцев. С одной стороны, двух животных, ставших свидетелями рождества, часто уподобляли Спасителю. Ведь они верно служат человеку и безропотно сносят людскую злобу. Так и смиренный Христос добровольно принял страдания и смерть за людей.
С другой стороны, вола и осла нередко противопоставляли друг другу. В этом случае один из копытных спутников Младенца, получал позитивное, а другой — негативное толкование. Один соотносился с иудеями, так в итоге и не признавшими его мессией, а второй — с язычниками, которые массово в него уверовали и составили основу Церкви. Но кто в этой паре кто?
Среди христианских авторов тут не было единства. Одни видели в воле, который тащит тяжелый плуг, аллегорию еврейского народа в ярме Ветхого Завета, а в осле, которому приписывали многочисленные пороки (лень, упрямство, похоть, глупость) — указание на языческие народы.
Однако чаще трудолюбивый и покорный вол олицетворял язычников, а упрямый осел — «жестоковыйных иудеев».
Сравним два толкования. На исходе Античности Аврелий Августин, один из отцов церкви, писал, что осел, как длинноухое животное, символизирует язычников. В лице волхвов они приняли благую весть и признали Христа мессией. Напротив, рогатый вол означает иудеев, поскольку они уготовили ему рога — распятие на кресте.
В отличие от Августина, клюнийский аббат Петр Достопочтенный, живший в XII в., видел в осле указание на иудеев. Аргументы, доказывающие, что Иисус — это и есть мессия, обещанный их пророками, неопровержимы. А значит, упорствуя в своем неверии, иудеи мало чем отличаются от скотов и от глупейших из них — ослов.
Стоит напомнить, что еще в Античности некоторые римские авторы — например, историк Тацит — обвиняли евреев в поклонении изображениям осла. Так что этот длинноухий зверь использовался в антииудейской полемике задолго до Петра Достопочтенного — известного обличителя иноверцев. На средневековых изображениях ослы играли две противоположные роли. Первая — позитивная и почтенная.
Оседлав осла, Святое семейство отправилось в Египет, чтобы спастись от преследований царя Ирода.
На другом осле взрослый Иисус въехал в Иерусалим, где ему было суждено претерпеть муки.
Во многих церквях и монастырях на исходе Средневековья хранили деревянные статуи, изображавшие Христа, сидящего верхом на этом животном.
Такие фигуры устанавливали на платформы с колесиками. В Пальмовое (в православном изводе — Вербное) воскресенье, за неделю до Пасхи, их выкатывали из ризницы и везли во главе торжественной процессии, напоминавшей о Входе Господнем в Иерусалим.
Вторая роль — негативная и обличительная. Во многих сюжетах и пословицах осел олицетворял глупость, лень, невежество и похоть. Потому на колпаки шутов пришивали «уши», похожие на ослиные.
Как записной упрямец, осел регулярно появлялся и на изображениях, которые обличали иудеев за упрямый отказ признавать божественность Христа.
Один из самых ранних примеров мы найдем в энциклопедии «Сад утех» (Hortus deliciarum), которую в конце XII в. составила аббатиса Геррада Ландсбергская. Ее рукопись погибла во время прусской осады Парижа в 1870 г., но сохранились копии миниатюр, которые были сделаны еще в начале XIX в. Посмотрим на сцену Распятия.
По правую руку от Христа расположился тетраморф — существо с четырьмя лицами: человека, льва, вола и орла. Эти звери олицетворяли четырех евангелистов. На тетраморфе восседает коронованная Церковь.
По левую руку от Христа на осле понуро сидит Синагога. Ее глаза закрыты платком, в руках жертвенный козленок и нож, а перед ослом лежит ярмо, напоминавшее о духовном рабстве, в котором пребывают иудеи.
Хорошо, осел глуп и упрям. В агрессивных средневековых текстах иудеев часто уподобляли ослам. Но при чем тут почтенный осел из вифлеемского хлева? На многих изображениях Рождества и Поклонения волхвов он стоит рядом с другом-волом. Они оба щиплют сено, склоняются над младенцем, чтобы его согреть, или даже вместе ему поклоняются, словно люди.
Однако порой, и это важно, их реакции заметно разнятся. Скажем, осел, опустившись на колени, смотрит на новорожденного, а вол от него отворачивается.
Или, наоборот, вол жует траву, глядя на младенца, а осел почему-то ревет, развернувшись в другую сторону.
Что говорят эти различия в поведении? Стремились ли художники, вслед за богословами, противопоставить двух животных как символы язычников и иудеев? А, может, они не задумывались об иноверцах, но хотели показать два взгляда на Спасителя: праведный и неправедный, ведущий к спасению и к погибели? Или просто пытались ввести в священное действо живую или даже комичную деталь? Все варианты возможны.
Пришло время вернуться к Босху. Гипотеза о том, что осел, изображенный перед новорожденным Спасителем, означает иудеев, которые не признали его мессией, звучит странно.
Сходство между его печальным профилем и горбатым носом как знаком еврейской порочности вообще ничего не значит. Однако другие детали этого необычного изображения подсказывают, что в нем все же такое возможно.
Над вратами двора, в котором сидит Иосиф, приемный отец Иисуса, кувыркается жаба — привычный знак нечистоты.
На стене хлева притаилась сова — ночная птица, олицетворяющая духовное помрачение.
На пороге стоит зловещий персонаж (вероятно, Антихрист), а внутри притаились его темноликие клевреты.
Босх мог показать в глубине хлева обоих зверей бок о бок, но не сделал этого.
Он поместил на первый план осла, который в иконографии того времени действительно часто ассоциировался с упрямством и помрачением иноверцев, а вола задвинул вглубь. Как и Антихрист с его клевретами, осел выглядывает из темноты. И отделен от Спасителя подпоркой, на которой лежит крыша хижины.
